Гроувс смотрел, как они, худощавые, со впалыми щеками, после многих часов, проведенных на ногах (они зажигали фонари вечером, частично гасили их ночью, частично на рассвете, и чинили днем), сидели теперь рядком в комнате для опознания главного управления полиции (где отчитывались каждый день и за опоздание подвергались суровым штрафам), развалились на скамейках, притулившись к стене, благодарные за любую возможность отдохнуть. Он узнал Эгнуса Нортона, старого неофициального вождя племени; Пэта Кемплея, который, обходя свой участок, распевал арии с видом знаменитого тенора, и даже Герберта Сизлека, маленького фонарщика-поляка, который когда-то помог ему задержать вора («ШАРМАНКА КУРТИЗАНКИ»), Других он знал только в лицо и почувствовал, как они напряглись под его взглядом и заняли оборону. Одетые кое-как, в измазанных сажей комбинезонах, полотняных куртках, непромокаемых накидках и протертых на сгибах кепках, бледные как один, они, несмотря на свой низкий статус, имели странное родовое достоинство, которое выставляли напоказ как непробиваемый щит. Они не были замечены в каких-либо скандалах, хотя обходили улицы по ночам; несмотря на все неудобства, они любили свою работу; невзирая на бессонные ночи, по своему темпераменту они явно были не способны на безудержный гнев; их все любили, особенно дети, которые цеплялись им за ноги и напевали: «Светлячок, светлячок, длинные ноги, кривые колени, зажги фонарь!»
А потому Гроувсу было трудно представить, что они виновны в убийстве, вообще в чем-то нехорошем. Светлячки едва ли обладали достаточной физической силой, чтобы нанести такие зверские удары, а недостаток интеллекта лишал их способности исчезать со сверхъестественной скоростью. С другой стороны, он мало общался с ними долгие годы, хоть и знал, конечно, о подспудном напряжении в их рядах. Это были не лучшие для фонарщиков времена. Злостный электрический свет, уже сверкавший на парижских бульварах и в театральных районах Лондона, подползал все ближе к северу. В Бирмингеме фабричные рабочие всю ночь трудились под навесными дуговыми лампами. В Шеффилде один спортивный клуб провел футбольный матч в их вселяющем ужас свете. На Всемирной выставке в Эдинбурге несколько месяцев назад во время демонстрации свечей Яблочкова дамы раскрывали зонтики, защищая глаза. Над платформами вокзала Уэверли уже повесили семнадцать электрических фонарей, а на Принцевой улице, где газовых фонарей было так много, что газету можно было читать на ходу, в 1881 году на трехмесячный испытательный срок поставили электрические, такие яркие, что Эдинбург был провозглашен «страной полуночного солнца». Преимущества электрического света, как подчеркивали «прогрессисты», были очевидны: он был мощнее, надежнее, дешевле и существенно чище. Газовые заводы, необходимые для питания старых фонарей, считались опасными, и редакционные колонки сеявших панику газет утверждали, что один-единственный взрыв в Холируде может сровнять с землей весь город подобно каким-нибудь современным Помпеям. В жажде перемен, какого-то запланированного прогресса никто не хотел признавать, что новый свет, даже затемненный алебастровыми плафонами и подвешенный на высокие, похожие на виселицы кронштейны, более суров, агрессивен и ничем не напоминает мерцающее пламя, согревавшее сердце человека со времен неандертальцев. И в его аннигилирующей яркости весело насвистывающий светлячок, гордо шагая по своим исхоженным тропам, впервые задумался о собственном вымирании.
Гроувс смотрел, как Леонард Клейпоул, инспектор городского совета по освещению, одернул мундир, призвал собрание к порядку и потребовал отчета о поломках и установке новых фонарей. Один из светлячков отрапортовал о происшествии возле литейного цеха на Сэлисбери-стрит — там метко нацеленными камнями было разбито стекло. Другой сообщил, что опасно ненадежной стала подача газа в районе Ройял-Хорс-бэзер, и теперь, когда зима и с ней морозы стали суровыми, трубы необходимо прочистить, а то и заменить. Было выражено всеобщее неудовольствие по поводу выдвинутого некоторыми газетами предложения установить перед домами всех живущих в городе рыцарей королевства столбы с нарядными фонарями — такие уже стояли возле жилищ лорд-мэра, городских и полицейских судей (они были более хрупкими, служили магнитом для вандалов и поддавались чистке с большим трудом). Было произнесено несколько задорных речей о несправедливом распределении участков после установления новых фонарей с гранеными плафонами, которые зажигали тлеющими баграми, в чем навострились молодые светлячки, не признавая, что они требуют намного меньше времени, чем круглые, на китовом жире, появившиеся на заре эры уличных фонарей. На одном участке попадались разные фонари, что путало все карты, а городской совет, постоянно ищущий лазейки для сокращения расходов, не раз публично заявлял, что молодые светлячки эффективнее, и эти провокационные заявления вызывали ярость у старших. Скорость обхода участков всегда регулировалась по молчаливому соглашению, и быстрое исполнение обязанностей, служившее невыгодным контрастом для остального племени, приравнивалось к бунту. Но теперь, когда новоявленный электрический сегмент поставил вопрос о сокращении популяции, более заслуженные светлячки вроде как забастовали, пытаясь убедить инспектора по освещению в собственной необходимости.
Почетные фонари, электрическая угроза и неизбежные шкурные интересы — все это приводило к тлеющему напряжению среди фонарщиков. Но достаточно ли его было, чтобы превратить одного из них в брутального убийцу профессоров, полковников, смотрителей маяков и антрепренеров? Гроувс не имел ни малейшего представления, почему сирота обвинила представителей этого ремесла, но подозревал какую-то ловушку, расставленную по причинам, известным только ей самой.